Семья. Годы учения |
|---|
| Солженицын родился через несколько месяцев после смерти отца. В 1924 семья переезжает в Ростов-на-Дону; там в 1936 Солженицын поступает на физико-математический факультет университета (окончил в 1941). Тяга к умственной самостоятельности и обостренный интерес к дореволюционному прошлому семьи, в которой хранили память о прежней, непохожей на советскую, жизни, рано подвели Солженицына к замыслу большой книги (по образцу "Войны и мира" Л. Н. Толстого) о первой мировой войне и революции, одним из героев которой мыслился отец писателя. Литературные планы (при характерном для эпохи сознании, что всему должно учиться) обусловили поступление Солженицына на заочное отделение Московского института философии, литературы, истории. |
Хождение по мукам |
| В октябре 1941 Солженицын был мобилизован; по окончании офицерской школы (конец 1942) - на фронте; награжден орденами Отечественной войны 2-й степени и Красной Звезды. Последние фронтовые впечатления - выход из окружения в Восточной Пруссии (январь 1945) - отразились в написанных в лагере поэме "Прусские ночи" и пьесе "Пир победителей" (обе 1951), а позднее были использованы в "Августе Четырнадцатого" при описании "самсоновской катастрофы" - гибели армии А. В. Самсонова, в рядах которой находился отец писателя. 9 февраля 1945 Солженицын арестован за резкие антисталинские высказывания в письмах к другу детства Н. Виткевичу; содержался в Лубянской и Бутырской тюрьмах (Москва); 27 июля осужден на 8 лет исправительно-трудовых лагерей (по статье 58, п. 10 и 11). Впечатления от лагеря в Новом Иерусалиме, затем от работы заключенных в Москве (строительство дома у Калужской заставы) легли в основу пьесы "Республика труда" (первоначальное название "Олень и шалашовка", 1954). В июне 1947 переведен в Марфинскую "шарашку", позднее описанную в романе "В круге первом". С 1950 в экибастузском лагере (опыт "общих работ" воссоздан в рассказе "Один день Ивана Денисовича"); здесь он заболевает раком (опухоль удалена в феврале 1952). С февраля 1953 Солженицын на "вечном ссыльнопоселении" в ауле Кок-Терек (Джамбульская область, Казахстан). Дважды лечится в Ташкенте от рака; в день выписки из больницы была задумана повесть о страшном недуге - будущий "Раковый корпус". В феврале 1956 Солженицын реабилитирован решением Верховного Суда СССР, что делает возможным возвращение в Россию: он учительствует в рязанской деревне, живя у героини будущего рассказа "Матренин двор". С 1957 Солженицын в Рязани, преподает в школе. Все это время идет потаенная писательская работа над романом "В круге первом", созревает замысел "Архипелага ГУЛАГ". |
Прорыв |
| В 1959 за три недели написан рассказ "Щ-854 (Один день одного зэка)", который в 1961 через товарища по Марфинской шарашке литературоведа Л. З. Копелева передан в журнал "Новый мир", где, благодаря усилиям А. С. Берзер, с ним знакомится А. Т. Твардовский. Непосредственно у Н. С. Хрущева Твардовский добивается разрешения на публикацию рассказа, получившего название "Один день Ивана Денисовича" ("Новый мир", 1962, N 11). Рассказ, сочетающий предельную честность оценки всей бесчеловечной советской системы (а не только "сталинизма") и редкую художественную силу (чистота народного языка, точность в обрисовке несхожих характеров, концентрация действия, сливающая обыденность с символикой) вызвал восхищение многочисленных читателей - произошел прорыв советской лжи-немоты. Рассказы "Матренин двор" (первоначальное название "Не стоит село без праведника"), "Случай на станции Кречетовка" (оба "Новый мир",1963, N 1), "Для пользы дела" (там же,1963, N 7) упрочивают славу Солженицына. Письма бывших заключенных и встречи с ними (227 свидетелей) способствуют работе над "Архипелагом ГУЛАГ"; пишется "Раковый корпус"; актуализуется замысел книги о революции ("Р17", будущее "Красное Колесо"); выстраивается подцензурная редакция романа "В круге первом" (87 глав). "Один день..." выдвинут на Ленинскую премию, однако сказывается энергичное противодействие защитников коммунизма, верно понявших, что имеют дело с настоящим противником системы, - премии Солженицын не получает, исподволь начинается кампания клеветы. Борьба с писателем нарастает после падения Хрущева: в сентябре 1965 КГБ захватывает архив Солженицына; перекрываются возможности публикаций, напечатать удается лишь рассказ "Захар-Калита" ("Новый мир", 1966, N 1); триумфальное обсуждение "Ракового корпуса" в секции прозы Московского отделения Союза писателей не приносит главного результата - повесть по-прежнему под запретом. В мае 1967 Солженицын в Открытом письме делегатам Четвертого съезда писателей требует отмены цензуры. Работа над "Архипелагом..." (закончен в 1968) и книгой о революции перемежается борьбой с писательским руководством, поиском контактов с Западом (в 1968 "В круге первом" и "Раковый корпус" опубликованы за границей). В ноябре 1969 Солженицын исключен из Союза писателей. |
Главный бой |
| Присуждение Нобелевской премии по литературе (1970) и издание первой редакции "Августа Четырнадцатого" (1971) возбуждает новую волну преследований и клеветы. В сентябре 1973 КГБ захватывает тайник с рукописью "Архипелага...", после чего Солженицын дает сигнал о его публикации в "ИМКА-Пресс" (Париж); первый том выходит в свет в конце декабря. 12-13 февраля 1974 Солженицын арестован, лишен гражданства и выслан в ФРГ. Публикация трехтомного художественно-документального исследования "Архипелаг ГУЛАГ" произвела на российского и мирового читателя не меньшее впечатление, чем "Один день...". Книга не только представляла подробнейшую историю уничтожения народов России, не только свидетельствовала о человеконенавистничестве как всегдашней сути и цели коммунистического режима, но и утверждала христианские идеалы свободы и милосердия, одаривала опытом противостояния злу, сохранения души в царстве "колючей проволоки". Наряду с "Августом Четырнадцатого", главами "Красного колеса" о "вожде мирового пролетариата", объединенными книгой "Ленин в Цюрихе" (1975), "очерками литературной жизни" в СССР "Бодался теленок с дубом" (1975) и публицистикой (в дни ареста в самиздат пошло воззвание "Жить не по лжи!"; вскоре стали известны "Письмо вождям Советского Союза", отправленное в ЦК КПСС в сентябре 1973, и развивающие веховскую традицию (см. "Вехи") статьи сборника "Из-под глыб", 1974) "Архипелаг..." заставил осознать религиозную проблематику всего творчества Солженицына, выявил его стержень - поиск свидетельств о человеке, его свободе, грехе, возможности возрождения, наконец, показал, что делом Солженицына является борьба за человеческую личность, Россию, свободу, жизнь на Земле, которым угрожает отрицающая Бога и человека, обреченная система лжи и насилия. |
На чужбине о России |
| Недолго прожив в Цюрихе, получив в Стокгольме Нобелевскую премию (декабрь 1975) и совершив поездку в США (апрель 1976; речи перед профсоюзными деятелями в Вашингтоне и Нью-Йорке и на приеме в Сенате), Солженицын с семьей (жена Н. Д. Солженицына, ее мать Е. Ф. Светлова, трое сыновей писателя и сын жены от первого брака) в октябре 1976 переселяется в усадьбу близ города Кавендиш (штат Вермонт). Основной работой на долгие годы становится эпопея "Красное Колесо. Повествованье в отмеренных сроках" (переработанный вариант "Августа Четырнадцатого"; "Октябрь Шестнадцатого", оба 1982; "Март Семнадцатого", 1986-87; "Апрель Семнадцатого", 1991; всего 10 томов). Первоначальный план (20 "узлов"), согласно которому повествованье должно было дойти до подавления Тамбовского восстания (весна 1922) и закрыться пятью эпилогами (1928, 1931, 1937, 1941, 1945), оказался невоплощенным (конспект 5-20-го "узлов" "На обрыве повествованья" помещен в конце "Апреля Семнадцатого"). В "Красном колесе" исторические главы, детально рисующие конкретные события и участвующих в них лиц, перемежаются главами романическими, посвященными судьбам персонажей "вымышленных" (как правило, имеющих прототипов). Среди последних особое место занимают Саня Лаженицын и Ксения Томчак, в которых узнаются родители писателя (их счастливому взаимообретению, то есть причине рождения автора посвящены несколько глав в финале "Апреля..."), и полковник Воротынцев, наделенный некоторыми автобиографическими чертами (последняя глава - размышления Воротынцева о судьбе России в смуте - прямо выводит к авторским раздумьям об испытаниях Отечества в конце 20 в.). Изображая любого исторического персонажа, Солженицын стремится с максимальной полнотой передать его внутренний строй, побудительные мотивы действий, его "правду". При этом не устраняется авторская оценка: в революции, понимаемой как торжество зла, виноваты все (а более других - власть, отсюда жесткая трактовка Николая II), но виновные не перестают быть людьми, их трагические заблуждения нередко обусловлены односторонним развитием добрых душевных качеств, личности не сводятся к политическим "личинам". Причину национальной (и мировой) катастрофы Солженицын видит в отходе человечества от Бога, небрежении нравственными ценностями, своекорыстии, неотделимом от властолюбия, и приверженности химерам об установлении "всеобщего благоденствия" на Земле. Здесь Солженицын-историк сходится с Солженицыным-публицистом, последовательно критикующим с христианских (либеральных) позиций издержки современной цивилизации Запада (речь в Гарварде на ассамблее выпускников университета, 1978; лекция лауреата Темплтоновской премии "За прогресс в развитии религии", Лондон, 1983, и др.). Опасения "нового Февраля", чреватого "новым Октябрем", обусловили настороженное отношение Солженицына к горбачевской перестройке. Со своей стороны советские власти всячески препятствовали возвращению книг Солженицына на родину, а сформулированные "левой эмиграцией" обвинения в "монархизме", "национализме", "изоляционизме" повторялись и варьировались многочисленными советскими публицистами середины 1980-х гг. Лишь в 1989 редактору "Нового мира" С. П. Залыгину удалось после долгой борьбы напечатать "Нобелевскую лекцию", а затем отобранные автором главы "Архипелага..." ("Новый мир", NN 7-11). С 1990 проза Солженицына широко печатается на Родине. 16 августа того же года Указом Президента СССР писателю возвращено гражданство; 18 сентября "Комсомольская правда" и "Литературная газета" публикуют статью "Как нам обустроить Россию?", где Солженицын предупреждает о трудностях при выходе из-под коммунистического гнета (ср. также работу "Русский вопрос к концу XX века", 1994). |
Дома |
| 27 мая 1994 Солженицын возвращается в Россию. Проехав страну от Дальнего Востока до Москвы, он активно включается в общественную жизнь. По-прежнему не допуская возможности сотрудничества с коммунистами, Солженицын решительно осуждает реформы президента Б. Н. Ельцина, постоянно критикует власть. (В сентябре 1995 был прекращен цикл телепередач Солженицына на канале ОРТ.) По возвращении писатель работает над книгой "Угодило зернышко промеж двух жерновов. Очерки изгнания". Рассказы и лирические миниатюры ("Крохотки"), опубликованные Солженицыным в "Новом мире" (1995-97), свидетельствуют о неувядаемой мощи его дара. |
Статьи об А. И. Солженицыне |
| ♦♦♦ Боль, гнев и спокойствие О сборнике рассказов Александра Солженицына "Для пользы дела" Заглавный рассказ этого сборника (в немецком переводе он называется "В интересах дела". - Прим. перев.) сразу в нескольких отношениях приложим ко всему творчеству Солженицына и к спорам вокруг него, ибо споры идут о вопросе: чьим интересам служит этот писатель. Служила ли "интересам" своих стран европейская и американская послевоенная литература? Никоим образом. Неужели Никсон мог когда-либо сказать о Селби, что тот, дескать, служит национальным интересам, неужели Кизингер сказал бы такое о Грассе? Навряд ли. Вся послевоенная литература - антинациональна; здоровой ее никак не назовешь, только я полагаю что противоположностью такому "здоровью" является не "болезнь", а "страдание" Каким чудовищем был бы человек без способности страдать? Вновь и вновь опровергаемому, вновь и вновь отстаиваемому идеалу "здорового" мира соответствует определенная художественная форма - социалистический реализм, который является по сути марксистской разновидностью всем нам знакомой духоподъемлющей литературы, где добро побеждает, злодей бывает наказан либо он исправляется; это литература, в которой не страждут от сомнений в истинности той или иной мироспасительной доктрины. Схема известна. Разумеется, духоподъемлющая литература может содержать и критику (не настолько догматики глупы), однако в конечном счете критика должна содействовать утверждению доктрины, Так чьим же интересам служит Солженицын? Поймет ли, наконец, хоть какойнибудь истеблишмент, как трудно поставить себе в услужение своенравного писателя? Так или иначе хрущевский расчет со сталинизмом прогремел на весь мир, эта тема обошла все газеты, плотина оказалась прорванной. Да разве же найдется государственный деятель из тех, кто мнит себя реалистом, который действительно считал бы, что такой проран в плотине можно вновь перекрыть? А ведь то, что в свое время провозгласил Хрущев, было не литературой, это был суровый и жесткий язык политического реалиста. При Хрущеве и начал публиковаться в Советском Союзе писатель Александр Солженицын. В интересах социализма и социалистического реализма стоило бы отказаться всего лишь от претензии на единственно правильный рецепт счастья для мира и признать, что и в социалистических странах люди страждут, то есть мучаются вопросом: яе работала ли та жуткая машина на ад абсурда? Дёрдь Лукач, которого никак не назовешь агентом империализма, показал в своем эссе, что истоки Солженицына следует искать в социалистическом реализме, и предостерег писателей из социалистических стран - я излагаю его мысли весьма конспективно - от заимствования формальных элементов западных литератур. Полагаю, он прав: литература там может обновиться лишь за счет собственных сил, у Запада для нее ничего стоящего нет. Возможно, когда-нибудь - только когда? - в Советском Союзе поймут, чьим интересам служит писатель Александр Солженицын. Романом "В круге первом" он свершил чудо осовременивання социалистического реализма, благодаря чему тот приобщился к мировой литературе, причем не только за счет разоблачений сталинизма. Солженицын более чем поколебал треклятое высокомерие Запада по отношению к советской литературе, и вообще писатель, подобный Солженицыну, возможен только в Советском Союзе. Особенно меня поражает излучаемое им спокойствие, хотя ни один писатель на земле не оспаривается столь яростно и не подвержен такой опасности. Возникает впечатление, будто ничто не в силах вывести его из этого спокойствия, даже жуткая брань, которая раздается на родине в его адрес, и публично предложенный выезд, отвергнутый Солженицыным как высылка из страны. Но это отнюдь не олимпийское спокойствие. а спокойствие человека, горячо переживающего события нашей жизни, нашего современника и уж никак не живого монумента, покрытого патиной вечной славы. Каждый из собранных здесь рассказов, даже самая малая проза, излучает этот покой - удивительное послание глупой суете, которой все мы привержены в большей или меньшей степени. Заглавный рассказ печален. Обманут весь коллектив техникума, включая директора и преподавателей, который с энтузиазмом работал на субботниках и воскресниках; в последний момент новостройку передают для других целей. За несколько часов до того, как учащиеся техникума собираются начать переезд, какие-то инстанции решают занять помещение под другие нужды. Солженицын и в этих сравнительно небольших произведениях оказывается писателем, который понимает, что достоверность создается деталью. Например, при обходе старого техникума некий товарищ из министерства пытается втолковать директору, что у того нет нехватки площадей, и когда он находит свободное местечко на стене, где лаборант прикнопил фотографию какой-то красотки ("из нашего журнала или из заграничного была вырезана эта грешница, понять без подписи было нельзя"), он козыряет перед директором: "Вот, говорите места нет...". В подобных эпизодах - есть и другой пример, когда некий партработник на упрек, что, дескать, у него не советский стиль работы, отвечает: "Наоборот, Я советно работаю, с народом я советуюсь",обнаруживается точность Солженицына, отнюдь не хладнокровие и уж тем более не стилистическая огрубленность, напротив - чуткость, которая терпеливо ищет верную деталь и терпеливо готова ждать ее. Это признак нового реализма, который не позволит себя взнуздать, который человечен, а потому способен изображать и ответработников неодноцветно. Разумеется, любовь и симпатии Солженицына принадлежат тем людям, которых у нас по привычному упрощенчеству именуют "простыми" или "маленькими"; здесь, к примеру, и опустившийся солдат революции из рассказа "Правая кисть", и старая крестьянка Матрена из рассказа "Матренин двор", и верующие из рассказа "Крестный ход", которых Солженицын берет под свою защиту от хулиганствующих "материалистов". Все его персонажи в равной мере полны спокойствия, терпения, но и гнева: все они служат "интересам дела", которое интернационально. Отголоски национальной обиды так же очевидны в советской критике творчества Солженицына, как и проявление зависти. Ведь ныне советские писатели порвали и с объединением европейских литераторов "Комес", которое собственно и создано-то как инструмент примирения социалистической и западной литературы. И все это из-за одного-единственнего писателя который всегда энергично боролся и борется теперь против манипуляции с его произведениями на Запяде, который неизменно подчеркивал, что пишет для советских людей! Разве мудро объявлять такого писателя врагом народа, придавая ему тем самым еще большую политическую и символическую весомость? Да и под силу ли одному писателю такое бремя? 1970 г. ♦♦♦ Нужно всегда идти дальше Александр Солженицын и его лагерная книга "Архипелаг ГУЛАГ" Кое-кто из умных людей - в разных политических лагерях - теперь, после опубликования книги "Архипелаг ГУЛАГ", обязательно скажет, что Солженицын зашел все-таки слишком уж далеко, а потому, дескать, пусть и винит себя самого за возможные последствия. Другие, еще более умные люди, потирают руки в предвкушении политических и финансовых выгод. Однако в данном случае не важно, что люди умные покачивают головами, а еще более умные потирают руки. Ведь Солженицын знал, чем рискует. И он сознательно пошел на этот риск, тем более что уже привык к клевете и преследованиям в их весьма гнусной форме (например, если среди ночи некий "пьяный" начинает "случайно" трезвонить в дверь именно его квартиры, которая, разумеется, находится под постоянным наблюдением, то вот это я и называю весьма гнусными формами преследования). "Архипелаг ГУЛАГ" - это история, так она и названа Солженицыным, а мотивы ее публикации вполне очевидны: писатель стремится привлечь внимание мировой общественности (что, возможно, послужит определенной защитой) к тем людям, кто упомянут в "Архипелаге ГУЛАГ", к его оставшимся в живых свидетелям; а кроме того, эта книга - "наш общий дружный памятник всем замученным и убитым". "Архипелаг ГУЛАГ" является документальным подтверждением фактов, что уже известны мировой общественности по многочисленным публикациям; вот как характеризует Александр Солженицын в своей книге те десятилетия террора: "...вас арестовывает странник, остановившийся у вас на ночь Христа ради; вас арестовывает монтер, пришедший снять показания счетчика, вас арестовывает велосипедист, столкнувшийся с вами на улице; железнодорожный кондуктор, шофер такси, служащий сберегательной кассы и киноадминистратор". Даже самых рьяных противников Солженицына должно удивлять его бесстрашие, у них должна вызывать уважение та неколебимая твердость, с какой он продолжает работу и публикацию своих произведений. Однако ни удивления, ни уважения ждать не приходится. На это нет даже намека. Одним из постыднейших фактов в истории Союза советских писателей останется то обстоятельство, что он всегда исключает своих членов как раз тогда, когда они находятся в опасности или в опале - вспомним Ахматову, Зощенко, Пастернака, Солженицына. А ведь "Один день Ивана Денисовича" вышел в свет с явного одобрения Хрущева у главного редактора, с которым Солженицын дружил и память которого почтил на его похоронах,- речь идет об Александре Твардовском, коего вряд ли кто-либо решится назвать пособником империализма. Он пал вместе с Солженицыным. Если вспомнить, что поводом для исключения Солженицына из Союза писателей послужил роман "Раковый корпус", кстати уже набранный, и если к тому же учесть, что до сих пор неясно и, видно, навсегда уже останется неясным, кто же все-таки добивался исключения и по каким, собственно, мотивам, то к вероятным мотивам политического характера можно вполне добавить ревность и зависть самого что ни на есть обывательского толка. Прочие писатели должны бы уразуметь, что писатель, столь предательски изгнанный и лишенный всяческой поддержки, не вправе сдаваться, идти на малейшие уступки, отступать даже на миллиметр, и, возможно, настанет день - я не теряю такой надежды,- когда ненависть, ослепление, клевета, травля и гнусные преследования сменятся пониманием того, что этот человек страдает я борется не только за себя самого, нет, речь идет о большем, гораздо большем, а именно о том, что в конечном счете послужит авторитету и престижу самого же Советского Союза. Ведь и процесс, называемый "десталинизацией", начался в 1956 году в самом Советском Союзе, а "литературным сигналом" его начала стала публикация "Одного дня Ивана Денисовича", состоявшаяся по инициативе Твардовского и с одобрения, а может, даже при активном содействии Хрущева. Открылся шлюз, который вскоре вновь оказался закрытым, ибо накопившийся исторический материал грозил обернуться потопом: в результате, так сказать, последовавшего оттока часть материалов попала в "самиздат". Было бы лучше оставить шлюз открытым, я говорю это безо всякого высокомерия или желания поучать; просто я уверен, что процесс, начатый в 1956 году, .неостановим. Бессмысленно зачислять каждого, кто обращается к неопровержимым да и неопровергаемым ужасам сталинизма, в расхожую, пошлую, мещанскую категорию "очернителей". Те кто якобы очерняют, на самом деле стремятся к очищению, залогом которого призвана стать международная огласка фактов, ибо проблема эта не только советская. Высказывались опасения (они прозвучали и на заседании международного ПЕН-клуба 24 мая 1973 года), что подписание Советским Союзом всемирной конвенции по охране авторских прав не принесет советским авторам ни свободы, ни каких-либо выгод. Опасения оказались справедливыми, и, похоже, что первый тому наглядный урок будет преподан на примере Солженицына, Западное толкование авторского права, из которого исходит всемирная конвенция, предполагает, что писатель сам выбирает себе литагента или издателя. Например, немецкий писатель вполне может передать свою рукопись на немецком языке японскому агенту, который и будет представлять его права во всем мире. Кроме тогоу западное толкование авторского права предполагает независимость зарубежных изданий от изданий внутри страны. Так, книги южноамериканских писателей, которые не могут быть опубликованы на родине по политическим мотивам, появляются в США или в Испании. Социалистические страны не признают этого западного толкования авторского права. Исключения из общего правила бывали скорее уступками, да я то они сопровождались и угрозами, бранью, допросами и грабительским урезанием авторского гонорара (особенно это относится к ЧССР). И если руководитель недавно созданного советского агентства по охране авторских прав Борис Панкин заявляет, что собирается принять меры против распространения произведений Солженицына за рубежом, то по крайней мере западным издателям угроза эта кажется пустой и странной, ибо следствием ее могут стать лишь бесконечные и бессмысленные тяжбы (да и в каком суде?). Серьезной эта угроза станет лишь тогда, когда на Западе заинтересуются в качестве "менового товара" произведениями известных и читаемых советских писателей, не прослывших "очернителями". Если руководитель советского государственного агентства по охране авторских ирав Борис Панкин утверждает, что данная проблема является сугубо внутренним делом Советского Союза, то остается одно лишь средство - вмешательство международной общественности. Во вмешательстве нас обвиняют постоянно, И вот тут я хочу сказать, что советские участники международных форумов неизменно - причем с полным правом и это должно стать обычным на подобных форумах - вмешиваются в наши внутренние дела. Например, то, что говорят именно нам, писателям ФРГ, о дешевых военно-приключенческих ("ландсеровских") книжонках - это вмешательство, но, я подчеркиваю, отнюдь не нежелательное, ибо изнутри литературного цеха порой и не разглядишь некоторых губительных феноменов издательской политики. Теперь, стало быть, все повторитсяклевета, брань, преследования, психологическая война против Солженицына. В ход пойдут привычные статьи в соответствующих газетах и журналах. Нас вновь заклеймят поборниками "холодной войны". Коллеги станут отмежевываться от Солженицына, будут участвовать в его поругании. Спрашиваю себя и секретарей, а также рядовых членов Союза советских писателей: неужели так будет всегда, неужели вечно? Неужели это не прекратится, пока терпение Солженицына и его близких не будет исчерпано или пока их не выкинут вон? Ведь речь идет о писателе, который внутри своей же страны находится вне закона и совершенно беззащитен. Солженицын лишен возможности взывать своими публикациями к согражданам, поэтому ему остается одно только средство - обратиться к мировой общественности, что он и делает своей книгой "Архипелаг ГУЛАГ". Есть единственный выход, и я скажу о нем здесь, каким бы сумасбродным он ни показался: нужно опубликовать эту книгу в Советском Союзе. Пусть заранее известно, какой будет - официальная и неофициальная - критика, зато советские читатели получат возможность проверить на себе, на своих родных и близких, как воплощает Солженицын в слове этот ужасный период советской истории; ведь, как явствует из книги "Архипелаг ГУЛАГ", мир лагерных островков простирался по всей стране, врезался в города, нависал над дорогами, он был и остается до сих пор. Его можно назвать постоянно сегодняшним днем прошлого страха. Я прекрасно сознаю все сумасбродство моего предложения опубликовать Солженицына в Советском Союзе, однако порою сумасбродство оказывается единственно реалистическим выходом. Такая великая страна, как Советский Союз, который, видимо, действительно заинтересован в разрядке международной напряженности, не может позволить себе слишком долго сохранять то напряжение внутреннее, обусловленное прошлым, еще незабытым страхом, который и стремится запечатлеть Солженицын. Здесь необходимо сказать несколько слов о проблеме аплодисментов с чужой стороны. Я уже не раз обстоятельно и решительно отвечал на провокации шпрингеровской прессы. Господин Левенталь из ЦДФ (Вторая программа телевидения ФРГ - Прим. перев.) и ряд католических изданий прекрасно знают, что хвала их для меня противнее всякой хулы. И довольно об этом. Даже критика с чужой стороны меня не задевает. Повторяю снова: я отдаю себе отчет в своих действиях, никто меня на них не подталкивал и не подбивал. Если я я заведен на ложный путь, то только самим собою. Остаюсь при своем мнения: Солженицын зашел настолько далеко, насколько и должен пойти писатель. Должен ли он идти еще дальше -- решать ему, и только ему одному. Насколько далеко зайдут его противники - в Союзе советских писателей, в редакциях соответствующих газет и журналов, в инстанциях, заведующих культурой,это уже вопрос не личного, нравственного выбора, а вопрос злоупотребления властью. Саму игру его противники давно проиграли. Им нужно в этом признаться и избрать единственно возможный, сумасбродный путь. Нам же не стоит слитком заноситься. Пусть это было давно, но не в столь уж отдаленном прошлом, когда немецкое посольство в Париже выступило с протестом против демонстрации фильма "Ночь и туман" Жана Кейроля на Каннском фестивале; а то, что, будучи немецким писателем, который порой выезжает за границу, слышишь от наших дипломатов - так ведь этп все та же старая песня об "очернителях". И еще заметим, что освобождению Амальрика, пусть и состоявшемуся лишь de facto, а не de jure, посвящено куда меньше заголовков в наших газетах, чем его аресту 1974 г. ♦♦♦ |
1974 год – арестован Александр Солженицын. |
| 1974 год – арестован Александр Солженицын. В августе-сентябре 1973 г. отношения между властью и советскими диссидентами обострились, что затронуло и Солженицына. 23 августа 1973 г. Солженицын дал большое интервью иностранным корреспондентам. В этот же день КГБ задержал одну из помощниц писателя Елизавету Воронянскую. В ходе допроса она выдала местонахождение одного экземпляра рукописи «Архипелага ГУЛАГ» и, вернувшись домой, повесилась. 5 сентября Солженицын узнал о случившемся и распорядился начать печатание «Архипелага» на Западе (в эмигрантском издательстве YMCA-Press). Тогда же он отправил руководству СССР «Письмо вождям Советского Союза», в котором призвал отказаться от коммунистической идеологии и сделать шаги по превращению СССР в русское национальное государство. С конца августа в западной прессе публиковалось большое количество статей в защиту диссидентов и, в частности, Солженицына. В СССР была развёрнута мощная пропагандистсткая кампания против диссидентов. 24 сентября КГБ через бывшую жену Солженицына провёл переговоры с писателем, соглашение не было достигнуто. В последних числах декабря 1973 г. было объявлено о выходе в свет первого тома «Архипелага ГУЛАГ». 7 января 1974 г. выход «Архипелага ГУЛАГ» и меры «пресечения антисоветской деятельности» Солженицына были обсуждены на заседании Политбюро. 7 февраля Ю. В. Андропов направил письмо Л. И. Брежневу, в котором указал на отрицательное влияние «Архипелага» на интеллигенцию и рекомендовал скорейшее выдворение писателя из страны. 12 февраля Солженицын был арестован и обвинён в измене Родине. 13 февраля он был лишён советского гражданства и выслан из СССР (доставлен в ФРГ на самолёте). 29 марта СССР покинула семья Солженицына. Вскоре после высылки Солженицын совершил короткое путешествие по Северной Европе, в результате принял решение поселиться в Цюрихе, Швейцария. После приезда жены писатель решил со временем переехать в США или Канаду. 3 марта 1974 г. в Париже было опубликовано «Письмо вождям Советского Союза»; ведущие западные издания и многие демократически настроенные диссиденты в СССР, включая Сахарова, оценили «Письмо» как антидемократическое, националистическое и содержащее «опасные заблуждения»; отношения Солженицына с западной прессой продолжали ухудшаться. Летом 1974 г. на гонорары от «Архипелага ГУЛАГ» писатель создал «Русский общественный Фонд помощи преследуемым и их семьям» для помощи политическим заключённым в СССР (посылки и денежные переводы в места заключения, легальная и нелегальная материальная помощь семьям заключённых). В 1974-75 гг. в Цюрихе Солженицын собирал материалы о жизни Ленина в эмиграции (для эпопеи «Красное Колесо»), окончил и издал мемуары «Бодался телёнок с дубом». В Апреле 1975 г. писатель совершил вместе с семьёй путешествие по Западной Европе, затем направился в Канаду и США. В июне-июле 1975 г Солженицын посетил Вашингтон и Нью-Йорк, выступил с речами на съезде профсоюзов (была издана в 11 млн. экземпляров) и в Конгрессе США. В своих выступениях Солженицын резко критиковал коммунистический режим и идеологию, призывал США отказаться от сотрудничества с СССР и политики разрядки; в то время писатель ещё продолжал воспринимать Запад как союзника в освобождении России от «коммунистического тоталитаризма». В августе 1975 г. писатель вернулся в Цюрих и продолжил работу над эпопеей «Красное колесо».тоталитаризма». |
Библиография |
| Среди произведений Александра Солженицына - рассказы, повести, романы, публицистика. В 1978-1991 в Париже (изд. Вермонт) было издано Собрание сочинений Александра Солженицына в 20 томах, в 1990-1991 в Москве было издано Малое собрание сочинений Александра Солженицына в 8 томах. |
